Проклятие Сэбола или Сага о походе викингов Ятмунда Смелого в гости к троллю Снежной Горы.

Всеслав Волк

Когда ты смотришь во тьму, тьма также смотрит в тебя.
Ф.Ницше

Бледное зимнее солнце закатилось за каменный зуб. Ночь медленно, но неуклонно натягивала траурное покрывало на поросшие лесом горы. Не самое лучшее время для походов в предгорье, но Хрольв не боялся. Его мало заботило, кого принесёт с собой подступающая темнота. Вряд ли даже самый глупый великан - йотун сунется к нему. Точнее к Тому, в чьём логове сидел викинг.
За выходом из пещеры буйствовал ледяной ветер: горы – это не побережье и даже не море, это там ветер, казалось, всегда ласков и свеж даже в бурю. Даже зимой. Не то, что здесь, в горах. Словно инеистый великан – хримтурс, с племенем которых, говорят, когда-то делили землю Асы, спал где-то у входа и, не сознавая своей силы, дышал во все промороженные лёгкие.
Но хоть в пещеру, надёжно укрытую скальным козырьком от ледяного дыхания сурового ветра Виндсваля и не долетало стылое дыхание зимы, холодом всё-таки тянуло ощутимо. В неровный проём залетали снежинки, на пороге лежал пушистый белый ковёр.
Хрольв поёжился, - мороз длинными пальцами раздвигал прорехи шерстяного полушубка и добирался до тела. Надо будет как-нибудь завести себе новый. Если только Асы позволят увидеть завтрашний рассвет. Если Асы вообще услышат его. Викинг с сомнением посмотрел на лилово – сиреневое небо и покачал головой.
Как кстати было бы развести небольшой костерок. Лязгнуть кресалом так, чтобы разбежались горные тролли, затеплить крохотный огонёк. И кормить его сухими ветвями, впитывая живительное тепло. Но нет, не время - запах дыма и мелькание пламени могут отпугнуть Того, к кому в гости пришёл викинг.
Хрольв оглянулся. Пещера была завалена костями: звериными и человеческими. Безмолвно, с укором смотрела тьма из глазниц черепов, уродливо топорщились проломанные грудины.

Ульвиг Серая Шкура. Кровь за кровь. Глава 9
Всеслав Волк

Валы вдруг разом встали и замерли. Потом, как по команде, повернулись и уставились на одиноко белевшую в наступающих сумерках светлую гору. Вельмунд, осторожно выглянув из-за рыжеватого плеча валуна, почувствовал, как дрожит тело, сдаваясь пред тем ужасом, коим веяло от белёсой громады скалы. Вот выступили первые капли пота и, пропахивая на коже вдоль хребта солёные дорожки, скатились вниз.
Ужас подступил внезапно и повсеместно, словно дикий мороз. Разом схватились волосы на голове, перехватило дыхание, и за шиворот закинули пригоршню снега…
Вмиг припомнились все старинные предания про это гиблое место. Подсовывала ставшая услужливой память те крупицы знаний, что лежат на пыльных полках не востребованные, до поры до времени. Ан нет, понадобились всё же…
Не груды неупокоенных мертвецов дали этому болоту прозвище Мертвящее. Валы – они лишь продолжение вьющейся в утробу колодца верёвки, а кто держит её в темноте?
Давным-давно это было, еще перед тем, как появились средь людей болезни и смерть, когда ещё не сковал Перуна холод Железных Гор, когда Чернобог и Морана были ведомы лишь небесным братьям…
Аккурат за пару зим пред тем, как наступила та страшенная зима, что длилась тридцать лет и три года.
Пришёл в то лето палючий суховей, что пожёг, посушил все посевы. Остались люди без еды на зиму и многие умерли. А на следующее лето вздыбилась кормилица-река, вышла из бережков, да и затопила на полгода все поля. И той зимой смерть опять была частой гостьей в избах. А на третье лето оставшиеся совсем повредились в уме, да и порешили, что будет лучше, если принести в жертву богам людей. Да и каким богам! Не тем, что по небу щит Солнца возят!

Ульвиг Серая Шкура. Кровь за кровь. Глава 7
Всеслав Волк
Глава 7

Трава. Сочная и зелёная-зелёная, словно вырезанная умельцем, который вряд ли родился в мире людей, из блестящих изумрудов. Долго, видимо, трудился над ней мастер, а потом, скорее всего, дабы не погибло творение, сотканное из тончайших, невесомых нитей-травинок, не потускнело без солнечного света, не сломалось на ветру – вдохнул в свою работу жизнь, да ещё какую! Шелестит под ласковым ветерком шёлковая мурава, колышется изумрудное море, точно мягким собольим мехом, нежит кожу. А придёт осень – поменяет травушка летний плащ на жёлтый, осенний. Подует зимний ветер – спрячется под пушистой снежной накидкой, до весны тая жизненное тепло, чтобы под первыми лучами солнышка воспрянуть и всю весну петь песнь пробуждения. Бархатистый голос её поначалу будет слаб, но, набирая силу под весенними грозами и благодатным солнечным теплом, зашелестит вскоре, вторя дуновениям ветра. Но это будет ещё не скоро, а пока, слегка прикасаясь к коже мягкими руками, дразнит и щекочет налитыми стеблями уставшее тело. И, кажется, будто лежишь на ярком летнем одеяле, набитом мягчайшим гагачьим пухом, и вставать не хочется.
А недалеко от человека, выступает из земли серо-рыжая спина валуна. Но то вовсе не голова великана-йотуна, загнанного в земную твердь молотом рыжебородого Тора – Мьольниром. Камень хоть сам мёртв уже с рождения, служит домом для седого мха и рыжих лишайников, сумевших-таки укорениться на гранитной глыбе. А ещё на камне сидит мальчик. Улыбается безмятежно да лукаво посматривает на человека васильковыми глазами. И тепло, и солнечно становится на очерствевшей душе от этой искренней радости, что изливается с конопатого лица мальчонки. Но пора и честь знать…

Ульвиг Серая Шкура. Кровь за кровь. Глава 5
Всеслав Волк
Глава 5

Ласково солнце в словенской земле. Греет оно долы да курганы, веси да грады. А городов в словенской земле – ой, как много. Недаром прозвали её Гардарики – страна городов. Умоет и причешет солнечным светом благодатную землю, подарив приплод да урожай. Потому и чтут словене прежде всех Даждьбога-солнце, кто ж ещё так позаботится о разбросанных по земле-матери племенах? И хоть рода да племена – каждое по своему кличут, а всё одно знак единый на одёже носят. Коловрат называется. И показывает небесному светилу вышитый знак – кто свой - словенин, а кто - пришлый. И тогда уж клади-не клади богатую требу в назначенный час – всё равно прознает ясное, кто есть кто. Но бывает и такое, что и чужаку улыбается дед Даждьбог ласковей, чем иному из своих. Так как, прежде всего не по одёже и родовым знакам судят людей, а по поступкам.

Ульвиг лежал под грозовой сосной. Ласковый ветерок играл с густыми волосами, теребя белёсые пряди, расчёсывая их чуткими пальцами. Солнце грело тело, медленно, но верно выкрашивая его в цвет луковой шелухи. Глаза викинга были прикрыты. Мысли катились, словно волны родного северного прибоя, неспешно омывающие прибрежные камни. О еде можно было не беспокоиться – под многопудовым камнем в глубине леса, чтоб не добралось охочее до лёгкого корма зверьё, лежали аккуратно завёрнутые в мешковину полоски сочной зайчатины.
Облака тянулись белыми клочьями по небесной реке, удивляя неповторимыми очертаниями. Словно белые щиты, поднятые над синими парусами в знак добрых намерений. Утреннее спокойствие постепенно затопило тело, наливая веки, принося добрые сны. Ульвиг видел себя мальчишкой: намаявшись за утро таскать жирную треску, прилёг он на покрытое чешуйками дно лодки и спокойно уснул. Зная, что спокойное море родного фиорда донесёт к берегу, туда, где в разогнанной утренним ветром дымке высился длинный и низкий дом, в котором его ждали отец и братья….